Глава 17

Залет

 

     Димон принес хрустящую буханку, две баночки зеленого горошка, консервированную рыбу. Саша достал две банки тушенки, стаканы, чайник. Все это на столах и тумбочках выглядело приятным изобилием. Они заперлись. Валера налил из банки воду в чайник и подсоединил провода. Дима кривым ножом открывал крышки и резал буханку. Потом все это они неторопливо поедали при открытом окне и сквозняке наружу. Когда дело стало близиться к десерту, Димона потянуло на песни и смех.

    - Хо, хо, хой, Валера! Ой, не могу! Валера, что ты так щеки надуваешь? Обезя. Жорж, смотри, как он кружку держит.

    - Только не надо, Женя, говорить, что у меня руки под фуй заточены, - встрепенулся Валера.

    - У тебя, Валера, не руки, у тебя заготовки.

    - Это у тебя, Женя, они под фуй заточены, а у меня нормальные руки.

     Удобренное Валерино тело блистало потом меж разошедшихся пол кителя, остальные их вообще сняли.

    - На Димон, - Валера вытащил из целлофанового мешочка с сахаром самый большой кусок, начиная свою любимую игру, - это твое.

    - Отдай, скотина, - плаксиво изобразил вспыльчивость Димон.

    - Ты, Валера, ублюдист и однообразен, - как-то совершенно не понятно сказал Жорж.

    - Сскотина тупорылая, - проблеял Димон.

    - Помнишь, Валера, каким ты был толстым зимой? Безобразно жирным? - продолжил Женя.

    - Да. Я толстый был. А ты?

    - Реорян! - закричал Димон, - сегодня зампотыл ходил по коридору, искал Грегоряна и орал, - Реорян!

    Во. У меня сапоги, как у зампотыла будут, - Димон скатал их в гармонь, превратив тем в полусапожки, и раскидал ноги на полу, любуясь.

    - Че ты ржешь, скотина тупорылая! - с наигранной ненавистью обратился он к Валере.

    - Димон, - отозвался тот, пододвинув к нему все тот же кусок сахара и тыкая в белый камень всей ладонью, - сахар.

    - Валера, ты хлеб то ешь, - ответил Димон, взяв кусок себе и тоже предварительно потыкав в него.

     Саша в это время глядел в окно и отрабатывал произношение казахских слов: "Окэшь, кутак, окенаукенен сэгейн". Буква "к" превращаясь в клокотанье-карканье, уже приближалась к оригиналу.

    - Валера! Бабибу. Будайбу, - объяснил Димон и запел, - ой, мороз, мороз. Не морозь меня а-а-а, моего коня.

    - Димон, сейчас кто-нибудь прикатит, - заметил Саня.

     Но тут вдруг Димона пробил чих. Чихая и гакая демонстративно в конце, он сквозь подразумевающиеся слезы выдавил, - Валера, проси чего хочешь пока я добрый.

     Валера занимался разливанием остатков чая из чайника и заливанием в него остатков трехлитровой банки. Олег сидел, почти молча, вякнув только, вместе с Саней, что нельзя так громко петь. Он был занят желанием, побольше поесть, не переступая при этом норм приличия.

     Так случилось, что мешочек с сахаром был ближе к нему, чем к Жене и тот попросил его подать. Олег взял два куска, себе и ему, один их которых был заметно больше другого и по этому случаю намеревался крупный отдать. Но выронил на пол; кусочек поменьше остался в руке. Подобрав, сделал движение по направлению Жоржевой чашки с не валявшимся куском, но, вспомнив прежнее намерение, сочтя, что сладость Жоржу будет приятнее маленьких приставших пылинок, бросил крепыша по первоначальному плану. Жорж наблюдал пантомиму с самого начала и с тончайшей ноткой издевательства спросил:

    - Что это ты, Олег, сначала один хотел положить, потом передумал и бросил валявшийся на полу? - Олег очень смутился от невозможности объяснить тут же всю систему собственного поведения, подобрать нужные слова за столь короткий срок, которые убедили бы всех в добрых его намерениях, и просто промолчал.

    - Ой, Валера, Валера, - переводя дух, заметил Димон и снова затянул, а Валера подхватил.

    - У-у меня жена-а-а, ой, красавица. Ждет меня-а домой, ждет печалится.

    - Придурки. Дежурный по части прибежит, - вяло повторился Саня, в основном Жоржу.

     На столах, прикрытые бумажными пакетами и просто так, стояли пустые банки, следы обильного обеда, подходящего к завершению. Когда стало ясно, что дуэт собрался петь до конца, Олег посмотрел на Жоржа. На нем не было и тени беспокойства.

    - Ухлебок, рот закрой, - оборвал Димон последний куплет. - Долболоб ты че так орешь! Упрись в стену. Иди упрись, - он протянул кулак и приложил его к стене сзади себя. - Э, э, э! Сьюда иди! Упрись, сказал!

    - Сам упрись, Димон. Давай лучше чайку попьем, вскипел.

    - Валера, тебе ведь пофиг, если сюда придет начальник штаба, и увидит, что здесь сидят посторонние люди и едят тушенку. Это ведь не продслужба, здесь можно орать.

    - Че ты, Саня, на меня наехал! Я один тут что ли? Вон Димон. Скажи ему.

     Димон заливался смехом.

     Олег размышлял о том, что начиная что-то рассказывать и не получая эффекта внимания на их лицах, прерванный каким-либо обстоятельством, он не знал стоит ли продолжать и кроме того терял мысль. Тогда он замолкал, а через пару минут со скрываемым досадным чувством его спрашивали: "Ну, что же дальше?" Или вот трудности взаимопонимания с Жоржем. Дело, пожалуй, в том, что его не интересуют факты какого угодно содержания, и даже если они были для него неизвестны. Он ценит словесную игру, удачную репризу, изящную завершенную двусмысленность. "Для меня это не только большое различие в темпераментах, но и разница в силе. Тому, что я его полярная противоположность, обязан я, его ни на что не похожему альтруизму. Голос у меня плохо управляемый, его нельзя понизить, отточить до желаемого. Он или становится грубым говором или совершеннейшим шепотом".

     Димон с Валерой перестали шуметь, разговор принял приглушенную форму. Олег сидел на стуле спиной к двери. Удар сапогом сотряс ее, оборвав всякий шорох. Они переглянулись. Валера бросился прятать банки, Жорж ему запретил.

     Ждали. Прошли секунды.

    - Ну, что?! Не откроете? Тогда я сам открою, - раздался голос Ахава. Олегу, как ближе сидящему поручили открыть. Он спешно натягивал китель до следующего удара, путаясь в рукавах.

    - Да, открой же дверь, - вспылил Жорж, и Саня вместе с Олегом повернули замок двери и дернули ее на себя.

     В темных, непроницаемых очках Ахава отразились оконные стекла. Облаченный в зеленую рубашку с короткими рукавами, он медленно прокочевал между молча стоящими присутствующими, рассматривая пустые бумажные пакеты, банки, чайные приборы, не застегнутые кителя. Он не торопился.

    Ах, Дима, Дима! Видимо, с судьбой ничего нельзя сделать, у нее бесконечный резерв, миллионы возможностей, у нее квадриллионы килотонн энергии, а я такой маленький. И сколько бы я не копил сил для противодействия, она перекроет их. Единственный выход, по-видимому, выпасть из игры, но пока нет такой возможности. Дима, ты в отличие от других, такой милый и остроумный со мной, такой мягкий и обходительный, за моей спиной называешь меня непристойными словами и очень энергично предлагаешь Жоржу отправить меня в войска или в роту, отлучив тем самым от компании. Я тебе мешаю, и ты затеял громкий театр, чтобы молодой писарь залетел по первому разряду, и к нему были применены самые репрессивные меры. Как же неподражаемо тебе это удалось! Дима Андреев, жизнь развивается циклами, ты пришел в штаб, когда в нем уже были Жорж с Валерой, ты пришел к ним сам, принес продукты и с тех пор вы были вместе.

     Детское воспоминание: нас было пятеро, давно, давно. Пятый пришел позже всех и предложил дружбу. Четверо смышленых мальчиков подготовительной группы детского сада, закончивших в последствии различные престижные Вузы страны, дружившие опрятной, воспитанной дружбой в течение последнего года перед тем, как разные школы их разлучили. Среди них, я был заводилой разных дерзких предприятий. Ко мне, в этом качестве, подошел пятый и предложил вместе поиграть. Я, польщенный согласился, попросив поносить так привлекавший меня на нем солдатский ремень, со звездной бляхой. Прошло несколько месяцев и в такой же вот летний день, как сейчас, по предложению пятого был, наконец, разрешен давно назревавший конфликт, причины которого размыты и неизвестны, как первооснова мира. Четверка, тихо сговорившись, стала уходить от меня в прямом смысле самыми нехожеными тропами, по панелям домов, скрытым густыми зарослями, без объяснений, игнорируя мои вопросы и меня самого, в недоумении пытавшегося поспеть за убегающим хвостом. Я понял и ушел, я ушел с глухой болью в груди и каждые полметра давались мне со стоном. Пятый, - подвижный, большетелый остряк с овальным лицом и многими интересными сведениями о мире, почерпнутыми вероятно от старших братьев. Почему его звали так же - Дима, и он был похож на этого доброго, остроумного секретчика, как брат? Кошмарное совпадение.

     Причудливый рисунок-сетка, плетущаяся определенной системой сложения событий, сдавливала Олега, отягощала отчаянием, от безвыходности. Как разрушить, разорвать ее?

     Ахав, не спеша, осмотрел все предметы экспозиции, включая не подшитый воротничок молодого писаря, делая отрывистые, громогласные замечания, затем, перемежая забористыми словами нормальную речь, распорядился всем не меняя ни детали в своем облачении, выйти на трехчасовое офицерское построение перед штабом, для окончательного оглашения приговора. В оставшиеся десять минут времени перед этим событием и после удаления командира, присутствующие меланхолично, медленно приступили к наведению порядка в комнате. Равнодушный Жорж отдрейфовал в строевую. Олег последовал за ним, по пути получив ответ, что действительно ничего не нужно подшивать, чтобы не дразнить гусей. В строевой их встретил счастливый в своем неведении Милютин, он изменился в лице, когда узнал о залете и приказал Олегу немедленно подшиться, что тот и сделал, торопливо пользуясь черными нитками, добытыми в последнюю секунду. Под майорские чертыханья, так и не успев до конца дошить белую полоску, но хорошо расслышав сашины слова: "Ну, вот Олег, теперь тебя отправят в роту", он вместе с четверкой построился у крыльца.

     Милютин послужил громоотводом, репрессий не последовало. Но случай лег грязным пятном на репутацию Олега. Инцидент исчерпался решением Черныха отлучить Олега от штаба до его пострижения. Короткие волосы призыва выросли в битловские космы, бросая вызов заведенным традициям. Саша с Димой надавили на Валеру, принуждая отказать в просьбе (Валера и Дима были парикмахерами). Только поздно вечером, обив множество порогов, Олег достал ножницы, и уговорил Валеру. Голый череп блистал; щетина очень привлекательна на ощупь. Теперь, занимаясь делом, он постоянно трогал поверхность головы.