Глава 22

Валера

 

     Валера Панасов, Панасюк, Панасавалли, Эгега Ыныс-с-ы, сержант, залетчик, группа риска.

     Сотни выросших за ночь мух из соседнего туалетного окна, получив в генетическом коде, среди прочего информацию о комнате за стенкой, летели по проторенному праотцами пути, продолжать нелегкое дело изучения каждого миллиметра потолка, шкафов, столов и сейфа. Садясь на железные части лампы дневного света, они уже привыкли, и не удивляются тому, что из восьми матовых трубок горят только две. Это продслужба.

     Что было в начале, "раскладка" или начпрод? (Под раскладкой понимают в казенных заведениях реестр или меню, составленное на неделю.) Они воплощение невидимых складских продуктов выдающихся ежедневно сотнями килограммов, воплощение красной шелухи лука, картофельных очистков, мяса, масла - отдельная продовольственная заводь у самого края штаба. Продслужба - голубоватый, узкий, длинный журнал, худеющий день ото дня и получающий взамен выдранных листов несколько цифр на куцем корешке, исполняющий функции "Гольфстрима" раскручивая и разбрасывая вихри продовольствия в две тысячи ртов. Продслужба - мир, населенный начпродами и зампотылами, в котором влезают в окна, выписывают сами себе тушенку, и залетают командиру части.

     - Валера, как Жерж в СЧ попал?

     - Его Милютин нашел, почти сразу. Он тогда злой был, почти совсем не спал, а Милютин утром приходил, и ножички свои рисовал. (Милютин собирал сведения обо всех видах холодного и огнестрельного оружия, рисовал их на досуге.)

     - Валера, а про ножички ты откуда знаешь?

     - Жорж рассказывал.

     - А тебя, Валера, кто нашел?

     - Писарь старый. Пришел в роту, спросил, кто из Усть-Камана. Я говорю - я. Он спросил: "хочешь писарем работать в штабе?" Я говорю: "не знаю, подумать надо". Я сначала не хотел писарем быть, думал вот вернусь домой, спросят: "Кем служил? Писарем!" - он уговорил. Говорит: "на фуй тебе все это надо, что ты служить хочешь? Что ты там, в войсках делать будешь?" - слова своего предшественника Валера произнес выразительно, с придыханием, простерев в аффектации руку вперед, словно смеясь над его и своими убеждениями.

     - Ему замена нужна была срочно, он увольнялся. Я ему понравился, и на следующий день он меня взял.

     - Он тоже из девятой роты был?

     - Да.

     - Русским был?

     - Калбитом, ухлебищем он был, рожать заставлял, носить из столовой.

     - В санчасть не ходил?

     - Какая санчасть, он один здесь чьморился. Секретчик с чертежником был, а в санчасть только Чимбулатов (бывший писарь СЧ у которого Жорж принимал дела) ходил.

     Валера любил шутки, он оставил их на зернистом глянце дагерротипов.

     Продслужба. Фон: вешалка, стена, дверь. Жорж положил белое вафельное полотенце на манир официанта, услужливо наклонился к Валере, сидящему на стуле в только что заломленной набекрень папахе, из-под которой торчит тоненький чубчик, аккуратно растимый Валерой много месяцев и избегавший многих стрижек. (Он прятался в волосах, но в нужный момент показа высовывался подобно змее из зарослей, и достигал подбородка.) В левой руке, как сигару у самых зубов два пальца держат короткую, толстую морковку, почищенную и отрезанную ножом. Вторая рука подгребает живот сваленными на коленях пальцами. Нога на ногу в натянутых коленями кругленьких штанах. С выражением недовольным и одновременно вспоминающим о чем-то, прикуривает от подносимой из-за плеча Жоржем зажигалки, изображая "батьку Панаса" - главаря банды взявшей город.

     Жорж: "Не изволите прикурить?"

     Батька Панас: "Я здесь теперь хозяином буду. Молодцы мои шуток не понимают. Порядок люблю; ежели будет, то всех не расстреляю."

     Кадр второй. Все та же продслужба. Два следователя за работой, стоят перед подследственным. Валера закрылся белой своей кружкой, больше похожей на пепельницу. Пия из нее при помощи стиснутых цопких пальцев правой руки, выставив вперед правую ногу, прислонился левым плечом к плечу Жоржа. Над глазами его нависли джунгли тайги из цыганской шевелюры. Ремень, растягиваемый животом, заворачивается к краям. Жорж занимает передний план, опираясь на стул, и тоже с кружкой и сигаретой, на кончик которой устремил медитирующий взор. (Подследственный в кадр не вошел.)

     Валера: - Молчит?!

     Жорж: (спокойно) - Ничего, скажет, и не таких ломали.

     Снова продслужба. Валера злой дембель, Дима услужливый дух. Причесанный Димон, с грязным полотенцем на левой руке, ладонью к сердцу, с подобострастным неестественным выгибом спины подает тарелку с морковкой. Лицо со вниманием обращено к Валере. Валера в расстегнутом кителе, брякнутом ремне у левой руки на столе, смотрит в окно. Ковер солнца не доползает до лица, чубчик змеится на лбу. За спиной декорация входной двери: две фанерки-заплаты умерших замков, стеклянная, круглая, ребристая ручка и английский, ныне здравствующий замок. Ох, хмур изподлобный взгляд.

     Дима: Ва-ле-ра, жрать будешь?

     Валера: Дурак, ты, где был?! Я злой дембель!

     Валера милый, добрый человек из отряда "не причиняющих вам вреда ни при каких обстоятельствах". Не будет даже злословить. Доброта делает таких людей глуповатыми, если позволительно так сказать. В нашем несовершенном мире нужно иметь беспредельно изощренный ум, чтобы позволить себе быть добрым в любых случаях. А если человек все же выбирает этот тернистый путь, общественное мнение над ним потешается. Возможно, от части оценка справедлива. Окружающие, обнаружив безответность, глумились над ним. Именно по этому вся его жизнь нацеливалась на доказательство своей полноценности. Он следил за исполнением ритуалов, ушивал штаны, обтачивал бляху, делал дембельский альбом, ездил в войска отказавшись от писарьского места. Он, как и Дима, прошел полный полугодичный курс учебки, но жестокость проявляемая к нему, не вызвала обратной реакции.

     Его любимые словечки: "надо чаю испить, чайку бы. Ну, стос тут такого? Тохи! Совсем оскотинился. Ты рад?"

     - Жерж, че Димон с Саней такие злые? Что они так Олега не любят? - к слову сказать, они не любили и самого Валеру, всячески над ним потешаясь. Валера в приватных беседах говорил, что ушел бы от них, будь куда.

     Валера закончил первый курс Усть-Каменогорского дорожно-строительного института. Часто вспоминал о девочке по имени Лена Чимарева, которую у него отбил какой-то тракторист. Дима с Сашей всякий раз наставляли его дать ему по шее, ежели уж так дорога она. Вероятно, под моим влиянием, Валера стал много читать. По совету, взялся за примитивного ремесленника Гюго, и очаровался его гиперболизированной контрастностью.

     Особенные проблемы возникали у него с начпродовской складской обезьяной по фамилии Сапарлыев. (“Сапарик”, - называл Валера это чувырло в кулуарах) Однажды Валера в одиночестве пошел завтракать в санчасть. В дверях его встретил Мура и протянул для приветствия палец. Валера, обидевшись, игнорировал провокационное рукопожатие, что привело к осложнению отношений. Случилась крупная ссора. По предложению Жени начался бойкот, с минимальной выпиской продовольствия медикам. Перекрытый кислород обнаружил в легких фельдшеров астму и аритмию. Через месяц после случившегося Мура дипломатично загладил конфуз, обстановка нормализовалась. А конфликтный месяц мы кушали валерин сухпай.

     По неизвестной причине Валера иногда называл Женю Николаем Степановичем Свастиковым.

     - Почему?

     - Он же Николай Степанович!