Глава 25

Глаз пророка

     Когда я садился писать письмо родителям, а это случалось раз в три недели, я не мог строить его как все нормальные люди, а писал на машинке, и начинал с очередной главы некоего детектива, который регулярно продолжал. Писать его было не сложно, сам процесс приносил такое наслаждение, что давал заряд на несколько дней. Только родителей он, скорее всего не занимал, по тому, хотя бы, что они ни разу не отозвались о нем.

     Героем был некий мистер Том Сойер, американский шпион, действовавший в Советском Союзе в рамках "Подрывного центра", но главы были мало друг с другом связаны, и охватывали, пародировали разные стороны советской жизни. Некоторые из них касались непосредственно главных офицеров полка и штаба дивизии, в том числе Милюты. Именно поэтому, когда по иронии судьбы, печатая поздним вечером очередную главу и по глупости, открыв на одинокий стук дверь, в которую вошел один из подлейших людей части, некто капитан Дыкин, начальник штаба батальона УБВТ, исполнявший в тот момент роль дежурного по части, я бросился поспешно собирать рассыпавшиеся листы с копиями всего произведения. Именно поэтому я стал вырывать листки из рук наглого капитана, бесцеремонно пытавшегося их отнять, привлеченного моей бледностью и поспешностью. Я был испуган, как никогда и мы начали бороться. Я дрался, как лев (вернее боролся) и следы от наших сапог, вероятно, оставались на стенах и столах. Папки, стаканы с ручками, стулья, телефон, все разлеталось от сопящего клубка двух тел, тесно стиснутых в нелепой схватке. По началу я бодро взял вверх, но не посмел закрутить руки человеку перепоясанного портупеей, с пистолетом и наделенному до утра функциями командира полка, а через минуту силы мои, как в таких случаях бывает, с фантастической скоростью иссякли. И вот скрипящий портупеей низенький, но упорный капитан (ждущий своего майора уже не один год) сидел на мне, распластанном на полу, демонстративно подложившим руку для удобства под голову и подчеркнуто спокойно, даже как-то совещательно спрашивающим.

    - Что будет, если я закричу?

    - Кричи, - так же спокойно ответил тот. Там, за прикрытой дверью замполит полка строил отделение оркестра (куда на тот момент входил и я). Поняв безвыходность положения, я покорился и капитан, забрав всю пачку вышел. Как потом выяснилось, он был привлечен заглавной фамилией переводчика с казахского: "Молотова", и ожидал чего-то политического. Надеялся скоротать за этими листами суровые утренние часы. Но представившуюся, на его взгляд глупость, он только просмотрел.

     Вот, что он, например, мог прочесть:

     "Мистер Том Соейер, поселившись в Москве благополучно процветал. В общем его жизнь нельзя было назвать интересной, но и скучной она тоже не была. Он был свидетелем того, как живут здешние воротилы. Этим интересовалось пропагандистское отделение, а он уже от них узнал почти все. О, мистер Сойер любил "цирк", веселые шутки и первоклассную клоунаду. И тут он потешился на славу.

     Московский, очередной царек расхаживал по комнате и нервно, то сбрасывал очки на кончик носа, то, запрокидывая голову, сажал их опять на переносицу. В глубине комнаты стоял его главный казначей и министр внутренних дел.

    - Почему нет денег в банке? Куда они подевались, - спрашивал сам себя и присутствующих император, - постоянно, изо дня в день поступают данные о том, что нет того, нет сего. Сколько можно терпеть? Наши подданные скоро взбунтуются. Какие принимаются меры? Я вас спрашиваю мои дорогие советники. А то, как только подворачивается поездка в Чикаго, так отбою от просителей нет, а как дельного совета спрашиваешь, так воды в рот набирают.

    - Нету денег, все народ в чулки запрятал, поддался западной пропаганде о близком конце нашей империи, - робко возразил казначей.

    - Вы эти шуточки бросьте, я и без вас знаю истинное положение вещей, мне куда интереснее узнать, как от них избавиться, чем-то, что они из себя представляют. Поэтому впредь, можете не говорить мне о том или о сем. Мне это ни к чему. Объясните лучше, как преодолеть препятствие.

    - Может душу дьяволу перезаложить? - опять поинтересовался казначей.

    - Ничего не выйдет. Мы уже три раза закладывали и перезакладывали. Больше он не даст ни рубля. А вот должок не преминет взять, когда отправимся на тот свет.

    - Но ведь у него еще водятся денежки, не так ли?

    - Водятся, то водятся, но в последний раз он заявил, что с нашей манерой ведения хозяйства он скоро вылетит в трубу, и уж лучше подождет, пока всевышний призовет нас сам к себе и тогда уж возьмет свое.

     Казначей почесал свой длинный нос и чихнул.

    - А может, репрессируем процентов 30 всего населения, на первый случай, а потом, если не хватит, то добавим? - осторожно поинтересовался министр внутренних дел.

    - Репрессии? - Недоверчиво и удивленно подхватил император. И тут же в его голове возникла картина: вот он поднимает дела всех репрессированных и в последствии реабилитированных, и как как-то в 53-м пересматривает их, и эти люди снова едут на север строить, создавать промышленность крайнего севера и пилить лес. Он отправляет туда всех этих людей, их семьи, и всех причастных к ним людей, родственников, знакомых и прочая. Вот опять создается огромная сила за колючей проволокой. Бесплатная, самая дешевая в мире. И он поправляет свои дела. Ну, а как, если самого отправят отбойным молотком размахивать? Боязно. Да и сил-то таких сейчас нет. Никому ничего не охота. Вон, каждый второй хочет за границу удрать, а каждый первый - дурак беспросветный. Как тут рулем власти править? Хорошо бы, конечно, перевешать часть, да пересажать, чтобы послушнее были, да вот только самого могут приструнить. Отправят в далекие края, кормить будут дурно и бить сильно. О, Господи!

    - Лучше новый налог введем за патриотизм, например, и Новый год рабочим днем сделаем. Скажем, что к отпуску присоединили, а на самом деле дадим на места указания, отпуск, больше 80 процентов от полагающихся дней не давать!

    - О, о, ооо! - вздохнули казначей и министр. - Вот умеет же начальник находить резервы! Молодчина, хитер, как бестия, за что и держится пока на престоле. Еще поживем мы с ним, уж покрутим еще аферы.

    - А, что за налог-то на патриотизм? - проявил любопытство министр.

    - Проще простого. Объявим: "Кто патриот нашей страны, пусть скидывается скажем м, м, м, - на минуту задумался царь, - червонцем. А кто посмеет отказаться - общественное порицание, лишение всяких благ и льгот, например, вычеркивание из очереди на нижнее белье. Пусть себе ходит без него, если не патриот.

    - Вот, ведь умная мысль рождается в этой лысой голове! Ведь рождает умные мысли, и какие! - восхищались присутствовавшие. Да, башковитый мужик...!

     Прошло время, и с населения стрясли еще пару миллиардов. Но недремлющие враги из "Вредительского центра", бойко расправились с этим противником. Часть суммы пошла на оплату приобретенных когда-то 15 лет назад у Канады труб, которые были свалены в тайге и забыты, а теперь на этих местах малограмотные, но зато признанные у себя в стране ученые драли глотки, что нашли месторождение железа. Еще часть пошла на то, чтобы перекачать 70 миллионов кубокилометров воды из Черного моря в Каспийское, чтобы поднять его уровень на полтора сантиметра. Этот проект был единодушно принят на заседании академии, за смехотворно низкую взятку - 17 путевок (как тут называют гарантированное путешествие) в Италию. Некто Большой Джимми из отдела науки, лично провернул это дело и заработал на нем немало долларов и доброе имя пройдохи и прожженного негодяя.

     Мистер Сойер слышал, что еще кое-какие дела типа бурения шахт в базальте и граните и перевоз льдин с Чукотки на Обскую Губу относились к прошедшему, но это была мелочь и она не заслуживала внимания.

     Следует сказать, что в "Подрывном" или "Вредительском" центре были и пустые прожектеры, и аферисты, ничего с настоящим делом не имеющие. Том познакомился с одним таким, который собирался надавить на совет министров, чтобы добиться принятия проекта постройки грандиозной железной дороги из Ленинграда до мыса Лаптевых, по льду. На зиму такая дорога собиралась и к лету разбиралась, и так каждый год. Этот прожектор рассчитывал, что подобный проект обойдется стране в кругленькую сумму, и через годик-полтора им придется отдать последние кальсоны. Прожектер надеялся, что этим сразу сколотит себе состояние, и упрочит свое положение в Штатах. Но глупо было, надеется на то, что его план притворим в жизнь. Глупо и смешно. Глупо почему?  Да потому, что помимо него существовало огромное количество конкурентов, которые не позволили бы ему все прибирать к рукам.

    - Ишь, какой молодец! Какой умник! Но только не на тех напал, дружок.

     Он действительно не на тех напал. Со своими конкурентами из центра он, может быть, и справился, но вот с местными мафиозо! Извольте-позвольте, подвиньтесь! Кто, скажите мне, сомневается, что первый попавшийся пройдоха, имеющий в своем кармане что-то большее, чем скажем партбилет, не добьется такого решения в совете министров? Тут и думать нечего, пожалуйста, проголосуем за кого угодно, только деньги на бочку. А вот этих-то денег и не было у афериста. За то у него были злобные конкуренты, которые родились здесь, выросли и засели в совете. Скажите на милость, если строить такую дорогу, то на какие средства вспахивать и засевать Каракумы, или заравнивать североевропейскую впадину? Нет, для таких операций одновременно денег не хватит. Поэтому победит сильнейший и влиятельнейший. У кого сила, у того и деньги. Мистер Сойер рано понял это. Здесь он почувствовал это с новой силой.

     Досуг Том иногда проводил "в народе". Как-то он рискнул зайти в столичную столовую. Сначала было ничего. Примерно так, как он ожидал. Сперва нахамили и напомнили про некоторые половые органы, потом облили, чем-то похожим на похлебку наподобие той, которую он видел в антифашистских фильмах про концлагеря. Выбирать, разумеется, было, нечего. Только черствую булку, кофейные помои, доисторический салат из кореньев, видимо гнилого помидорного куста, и провонявшие псиной сардельки. Том храбрился и пыжился, и заставил-таки себя сожрать все это при помощи завидной воли. Но, выйдя на свежий воздух и проходя в какой-то подворотне, схватился за стену, и обрызгал ее всю до земли струей изо рта. На слабеющих ногах, он боролся со спазмами и сквозь слезы слышал возмущение проходящих мимо порядочных граждан, что пьяный, т.е. он, средь бела дня, на одном из лучших московских проспектов творит такое безобразие. Тома, конечно, забрали в КПЗ и там легонько избили, и отобрали лучшие карманные вещи и почти все деньги. Но потом, когда приехал человек из центра и вызволил его, извинились. Но Том естественно этого так не оставил. Он возбудил уголовное дело против мерзавцев и, с обвинением в торговле наркотиками они (негодяи) уехали отдыхать в порт Находку.

                               ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

 

     Или, капитан Дыкин, мог прочесть вот это, начинающееся с бессонницы главного героя, попавшего в армию.

     "Но он все-таки заснул. И приснилось ему, будто бы он командир полка или точнее временно исполняющий его обязанности, по штату начальник штаба, взявший бразды в связи с отъездом основного командира. И вот у него, в два часа ночи, сбегает боец. Вся часть поднята на ноги. Он едет в штаб дивизии к Нач. По. (этакому современному дивизионному комиссару, имеющему полномочия на которые не может покуситься даже комдив, включая собственную дивизионную печать) в простонародии - начпо, а в переводе с военного начальнику политического отдела дивизии. Он едет каяться на сон грядущий. Он приезжает и жалобно просит пустить его. Начпо впускает. Гость пришел на исповедь, и, падая на колени, начинает молиться.

    - О, падре, исповедуй меня. Я грешен, проникнись ко мне состраданием, - и лобызает высокопреосвященную руку, увешенную перстнями. Начпо, хмурясь лицом, берет библию, у которой на обложке барельеф: "Капитал", К.М. и Ф.Э.

    - Положи на нее руку, сын мой, - громогласно изрекает он. Дрожащая рука начальника штаба опускается на твердую корочку классиков марксизма-ленинизма.

    - Кайся!

    - О, я несчастный, о, я неразумный. О, я тупой, как дубина. Виноват!! Знаю, что виноват и прощения мне нету. - Он заливается страстным, горячим шепотом, обдавая святого отца чесночным духом и табаком. Он молится и кается со страстностью Магдалины, разрывая свой китель. Начпо, рукавом своей сутаны с двумя звездочками и просветами на погонах, вытирает заплаканный том. Затем, ткнув им в лицо, отталкивает несчастного, жаждущего помощи и начинает проповедь. Проповедь начинается, продолжается и завершается упоминанием половых органов. Исповедуемый жадно слушает и смотрит, раскрыв рот. Громкий голос начпо все возрастает и занимает уже весь диапазон, какой только подвластен человеческому языку и горлу. В конце речи он, наконец, замечает, что, перед ним распластавшись на полу от страха, лежит человек и, что он, то есть сам начпо не на трибуне. Он делает благословенное знамение и отпускает его с миром. Командир или начальник штаба, это уж как вам будет угодно, выбегает из кабинета с промокшими штанами. Он спешно несется в свой полк-епархию и возвращается туда совсем в другом расположении настроения. Окружающие его монахи в епархии думают, что начальник вернулся с гладиаторского боя, столь бурно он дышит и поводит очами. По штабу разносятся названия половых органов усиленные холеными легкими командира, как динамиками. Он поднимается по лестнице в свой кабинет, и в перерывах между взрывами улавливает легкое дуновение чужого, уютного матюжка, с прибавлением "на колесиках".

    - Это что еще здесь за маты! - восклицает он, и, не слыша ответа, поднимается дальше, продолжая орать себе под нос. Он входит в кабинет и берет трубку.

    - Халеу, - говорит он интимно, - дайте мне старшего помощника начальника штаба по кадрам и строевой части.

    - Да!? - рявкают на другом конце провода, и тот час осекаются. - Да, да, конечно, - подобострастно шепчут губы Спнши.

    - Готов ли уже список всех людей нашего полка, у которых волосы средней серости и в корне фамилии, вместе стоят "м" и мягкий знак?

    - Товарищ командир, я не успеваю, я один, я болен и у меня большая работа. Я не сплю ночами и не кушаю в обед, я...

    - Уээээ, - ревет трубка, как раненый зверь, - это ваше личное дело, - и кладет трубку.

    - Мое личное дело, - бормочет Спнша, тоже кладет трубку, и, открыв шкаф, где у него хранятся личные дела, выбирает свое.

     А начальник штаба, разрешившись от бремени разговором с Спншой, приступает к делам насущным. Он решает провести праведный суд над сержантом, который, когда в столовой курсант попросил у него хлеба, протянул ему камень. Он вызывает начальника столовой.

    - Чем кормят у вас людей!? - орет он, как будто в трубку телефона во время обстрела.

    - Вот меню...

    - А тебю есть?

    - Так меню, - это список блюд...

    - Хватит, я сам знаю, что меню это список. Каким блюдом у вас стоят камни?