Глава 26

Предновогодние дни

 

     - Олег, а ты где будешь праздновать новый год? У тебя есть какая-то компания, к которой ты мог бы примкнуть на это время? - спросил Жорж на досуге.

     - Да нет. Есть только тренажерщики, да и то их могут разогнать; и друзей там у меня всего несколько. Здесь буду, здесь неплохо, ни кто не мешает.

     - Связисты собираются встречать его у себя на узле, телевизор принесут. Они нас приглашают, я поговорил с Сашей и Димой, они сказали, что возражать и задевать тебя не будут. Ты можешь совершенно спокойно придти.

     - Большое спасибо Женя, я тебе очень благодарен, ты так обо мне заботишься, хотя я этого не заслуживаю.

     - Ну что ты. Если бы все это было так... - Жерж ушел. Я затеял разговор с самим собой.

     - Слышал? - спросил я свое низшее "Я".

     - Слышал, слышал. Жерж как-то рассказывал о прошлогодней новогодней ночи, проводимой тоже на узле связи. Дима тогда сделал себе бумажный нос, а Валера заячьи уши и вставил два кусочка сахара под верхнюю губу. А нынче Дима планирует надеть женскую папаху, похожую на полковничью, нацепить погоны и завалить в штаб, чтобы дежурный по части (скорее всего, комбат третьего батальона, того самого, в которой девятая рота, - Семеренко) отдавал ему честь и докладывал о порядке в полку. Так что весело будет.

     - Да, весело будет, куда веселее, чем киснуть тут подобно Серафиму Саровскому ушедшему в затвор.

     Вообще, по началу, я отнесся к этой перспективе холодно, но постепенно она стала приобретать сильную привлекательность, приобретать черты праздничного ожидания. Вот и подготовка среди связистов идет, Валера выписал им тушенки и каши, а на почте они припрятали две бутылки шампанского.

     Олегу было некогда дальше рассуждать, был вечер субботнего дня и, взяв вещмешок, преодолевая сильный встречный ветер, он отправился в клуб. Мой друг, моя материя, я тебя чувствую. Ты хочешь две банки болгарских помидор, три банки слив и одну груш, куль печенья, пирожные, кусочек торта. Все это ты запихнешь в вещмешок, от чего он станет, тяжел, и понесешь к выходу. Но в твои планы не входила закрытая клубная дверь, и солдаты в парадных мундирах, поставленные за ней, вероятно по случаю ожидания каких-либо больших должностных лиц, прибывающих на конференцию.

     - Че надо? - спросил один из тех, что стоял за стеклом, отозвавшись на твой стук.

     - Открой.

     - Зачем?

     - В буфет пройду.

     - Ни фуя.

     Оценив обстановку и придя к выводу, что конференция или уже кончилась и все разъехались, или еще не скоро начнется, он ломанулся сильнее. Черт возьми, не зря же он пересек плац под пронзительным ветром, да, кроме того, он сила, хоть и маленькая. Он ведь маленькая должностная сила, и у него кончились припасы

     - Че надо!?

     - Дай в буфет пройду, - и с языка сорвалось, - послали.

     Он открыл, и ты с силой протиснулся, обманув его. В буфете оказалась редкая прорва всего. Стоило прилагать усилия, чтобы полюбоваться на праздничные россыпи, получить привет от снабженцев и спокойной продавщицы. Ободренный, под приятной тяжестью ты идешь к выходу.

     - Длинный, че купил? - ты обернулся. Этих собралось человек пять, и запахло жареным.

     - А что тебя это волнует? - голос твой был бесцветен, а глаза как у вяленой рыбы.

     - Поделись.

     - Мне оно самому нужно, - тебе стало гадко, ты повернулся, чтобы уйти.

     - Длинный, ты куда? - они вышли вслед за тобой на крыльцо и окружили.

     - Че те надо?

     - Печенье дай.

     - Ни фуя себе, а кто ты такой? - тот подошел и взял за ремень.

     - Длинный, че ты звиздишь?! Че, ты звизды получить хочешь!?

     Казах. На глаз курсант, видно, что ни как не старше. Наметилось движение, он дернул за ремень по направлению к входу, остальные тоже заспособствовали этому. Слегка струхнув и размякнув, ты понял - надо действовать.

     - Ребята, вы же не хотите неприятностей, ведь верно? По этому давайте разойдемся мирно.

     - А че ты сделаешь?

     - Че те надо? - "странно что они меня не знают, наверное это люди из дивизии. М, м, м,.. шакалы! Я вам ни кто-нибудь, не на того напали".

     - Пошли разберемся, - потянул за ремень.

     - Не хочу.

     - Че, боишься длинный?

     - Уж я бы с тобой разобрался.

     - Ну, так пошли.

     - Не хочу, - "Ах вы уроды, я бы с вами разобрался, но пятеро для меня слишком мало". Они схватили за рукава шинели, ремень, потащили в дверь.

     - Ребята, вы же не хотите неприятностей. Я вам предлагаю подумать, потому что я их вам могу гарантировать.

     - Настучишь? - поинтересовался низкорослый сержант чем-то напоминавший сержанта из тренажерного взвода, того самого, встретившегося Жоржу, Сане и Олегу в первый день на крыльце тренажерного корпуса.

     "Ага, есть зацепка, они испугались. Не понятно правда, как они себе представляют угрозу и меня в роли стукача, но стоит на этом сыграть."

     - Называй, как хочешь. Мне до звизды, что там делается, но если дело касается меня, я защищаюсь таким образом.

     - Ты стукач?

     - Я уже сказал, называй как хочешь.

     - Ты скажи, ты стукач?

     - Да, - надоел он.

     Они издали звук крайнего отвращения и ушли. Остался только сержант.

     - Нет, ты мне только скажи, тебе приятно стучать?

     - Я сказал, я не стукач.

     - Нет, ты скажи, тебе приятно стучать?

     - Да, - он ушел, и Олег пустился в обратную дорогу.

     "Какой я смелый, какой я сильный, я пожалел этих пятерых хотя мог бы размазать по стенке!" У смельчака с бледной рожей дрожат руки и пересохло в горле. Весь вечер испортился. Такие приятные полу сумерки, теплый штаб. Олег добрался до строевой, запрятал покупки в стойку. В общем, можно считать, что все готово к празднику.

     Жизнь состоит из повторов, из двух чередующихся начал: жизни и смерти, мужского и женского, белого и черного, одного года и другого. И очень важно и интересно бывает отследить таинственный момент перехода одного в другое, когда все бесчисленные частицы жизни переходят в бесчисленные частицы смерти, когда умирает одно время, один год, и рождается другой, с тем чтобы опять уступить место первому. Чет - нечет. Бывает интересно отследить подготовку, ведущую к внезапной перемене, чтобы завладеть тайной, лежащей по середине двух вещей, подобно тайне перехода сна в бодрствование, чтобы обрести силу для понимания мира и для его созидания. Ибо когда мы схватим ее за самое секретное место, мы окажемся хозяевами всего.

     Выходные прошли очень не плохо, осталась следующая неделя. В ней тоже не было ни чего особенного, работа до одиннадцати, иногда до часу, за тем чай и сон. Обещанный Жене отпуск, подкрепленный клятвенными заверениями Милютина, оттягивался с середины ноября под различными предлогами, суть которых состояла в "отправке и наборе курсантов", пока на конец не материализовался в отпускном билете с 28 декабря по 15 января.

     - Я скажу ему, что если он не отпустит меня на Новый Год, я откажусь работать, - поделился своими мыслями Жорж.

     Еще, за этот период, за оставшуюся неделю призывник Бузату доставил много интересных минут майору.

     - Этот шланг, когда приехал, - все у него было нормально. На мандатке, - я его еще тогда запомнил, - спрашиваю: "Можешь служить?", - "Могу". Неделю в роте пожил, - подъем в шесть часов, бегать надо, - порок сердца у него появился, нога отнимается!

     С пятерыми негодниками, он отвел его в ближайший стройбат, находящийся за танковым полком, где-то за дорогой. А на следующее утро, между всхлипами захлебывающегося смеха, Юрий Иванович рассказывал Татьяне:

     - Бузату помнишь? Мы отправили шесть человек в наш стройбат? Он сбежал! Приходят они туда, там эти у забора стоят, смотрят. Те, что с Бузату пришли: два казаха, два узбека, и туркмен. К одному подходят земляки, к другому, к третьему, а он смотрит, хи-хи-хи-хи... ни одного молдаванина нет. А эти  ему говорят: "слушай, ты хоть и вместе с нами пришел, но ту работу, что нам дадут, мы тебе передавать будем". В казарму заходит, смотрит: солдат на кровати лежит, стонет, все лицо разбито, встать не может. Ха-ха-ха-ха... Тут он понял, подлец, куда попал и бежать. Шланг, все у него в момент вылечилось. Теперь говорит: "Я хочу служить в большой пехоте".

     Он хихикал целый день, пересказал историю раза четыре, со сладостью пообщался с майором Вороновым, начальником штаба бузатовского батальона. Обсудив ситуацию с НШ и КП, он отвел его обратно, но к вечеру следующего дня, тот снова прибежал. Милютин, около пяти часов вечера сходил домой на ужин, и, затопав в семь в строевую, взял бумаги, хихикнул, улыбнулся и сказал Олегу:

     - Бузату пойду хлебать.

     - Так что, он опять сбежал!

     - Да. Сидит сейчас в ленинской комнате второй роты, говорит: (изобразил плаксивый голос) "Ни куда не пойду, мне здесь хорошо". Сволочь! - и ускакал в крайне хорошем настроении.

    Бузату сильно склоняли еще недели две, пока не отправили в Джамбульский стройбат, а не за долго до жоржего отъезда сбежал курсант из седьмой роты. Опять был переполох и КП отказался подписывать отпускной билет. Милюта расщедрился на соболезнования, а Женя очень огорчился.

     Наступил последний день года, суббота. Обыкновенный зимний день, когда снега мало, не слишком холодно и нет солнца. Начался он с того, что с утра, готовящихся связистов вынюхал в подвале Буханец. Глуховатый штабной подвал, производящий впечатление глубоко состарившегося организма, холодного, песком посыпанного, с сырыми дверями, редкими, яркими лампочками, освещающими мельчайшую рассеянную в воздухе пудру извести, или пыль, - был убежищем для кухни связистов. Их новобранец, призывной ровесник Олега - Бек, тихий, коренастый, низенький деревенщина, ежедневно, два раза, в обед и ужин таскал из столовой специальный полевой термос, обслуживая своих старших товарищей. Собираясь в путь, он выходил из загадочной дальней комнаты обвешанный котелками, и протаскивал свою ведрообразную емкость, или через черный ход или, в случае его закрытия, через окно туалета. Так вот в той, дальней комнате, за дверью, в темной глуши шкварчала рыба. Запах просачивался невидимыми путями через окошечки фундамента, или на крыльях легкого сквозняка по подвалу выносился в воздушное надпаркетное пространство первого этажа. Буханец долго ходил по штабу, пытаясь уловить источник, составляя карту воздушных течений, ошибаясь и вновь нападая на след, пока не вломился к Беку. Отобрал рыбу, огромный кусок масла, и приказал опечатать аппаратную комнату.

     - Купите себе лимонада с печеньем и выпейте, - прервал домогательства связистов Черных. В это время у Олега появилась работа, приехали двенадцать человек из Молдавии, в сопровождении капитана Кенарского, похожего на гестаповского генерала из известного фильма, сыгранного прекрасным актером Л.Броневым. Сей обаятельный Мюллер, отколов очередную шуточку, прошел, а комнату, поправляя дефект сапога.

     - Молдаване приехали!? - вскинулся Милютин.

     - Ну, проходите, товарищи молдаване, - выбежал он к собравшемуся за стойкой групповому портрету сивых, веснушчатых, грубых лиц.

     Пока оформляли вновь прибывших, наступило время обедать. Милютин ускакал, пришел сверху Жорж, и они отправились в милую санчасть, так скрашивающую скучные писарьские будни. Она встретила их сверкающими предновогодними передачами, радушием фельдшеров предложивших смотреть телевизор. С обедом случилась заминка, и телевизор посмотрели. Пообедав, пошли обратно.

     - Чем бы сейчас заняться, поспать что ли? - поразмыслил в слух Олег.

     - Сейчас мне нужно будет сходить в Гвардейский, отослать телеграмму, - сообщил хмурый Женя.

     - Зачем? Поздравить?

     - Нет, в письме я написал, чтобы меня ждали, а из-за этих придурков они будут беспокоиться. Не хочешь со мной?

     - Да, пожалуй.

     Вернувшись в штаб, Женя пошел наверх, а Олег поставил печку, развалился на столе, почитал минут сорок "Жерминаль" Золя, и раздумал идти. Пришел в шинели Жорж.

     - Ну что, ты идешь?

     - Женя, ты извини, но мне совершенно расхотелось.

     - Как знаешь.

     Он ушел, а Олег читал книгу, ворочался на столе, спал, грелся, открыл банку помидор, съел. Потом опять спал, примерно до половины пятого, пока не потемнело, и Жорж не вернулся с доброй вестью.

     - Бухнец разрешил нам отметить, Дима его уговорил.

     - На узле связи?

     - Нет, у Валеры.

     - Прекрасно! Там не нужно моей помощи?

     - Да нет, наверное. Единственное - стулья понадобятся.

     Олег представил предпраздничную суету среди банок, тарелок, мисок с содержимым разнообразных консервированных овощей. Пошел на узел посмотреть. При входе, на застеленном газетами полу стояло оцинкованное ведро, до трети наполненное свекольно-капустным салатом, в самом соку. Пружина закрутилась, двенадцать человек деловито бегали в продслужбу, по середине которой установили два стола поездом. На сейфе стоял телевизор, но оказалось высоко, и Дима с Валерой переставили его на подоконник, подключив к антенне, ниспадающей прямо с крыши в окно. Было то оживление, что бывает во многих компаниях людей, желающих встретить большой праздник. Ему вспомнились домашние праздники, большая, традиционная ель до потолка украшенная игрушками, дополнительными ветками, повышающими пушистость облезлых палок продаваемых торговлей. Доставляло удовольствие закручивать до упора, на сияющей двумя гирляндами ели, шарик на нитке. Тот заворачивался на весь ниточный предел и бешено раскручивался, накручиваясь в другую сторону, становился медленно затухающим маятником. Тогда казалось - счастье есть.

     За расставленные на столах явства стали постепенно рассаживаться, ловили ритм всеобщего созвучия. Подходили последние опоздавшие. Радостными возгласами встретили Жоржа с Саней, они уселись напротив Олега, по-семейному тихо между собой переговариваясь. Минут через двадцать после начала, собрание посетил начальник штаба. Сел за стол, подняв бокал с соком, произнес тост, поздравляя всех присутствующих и удалился домой, к семье. Будущее, темное и туманное ждало своего часа, последнего удара курантов, чтобы начать разворачиваться.

    Я смутно различал впереди падение берлинской стены, диктатора Чаушеску, "бархатные революции" по всей восточной Европе, и главное событие - начало отсчета новой жизни. Олег видел это будущее по-своему, он боялся его как чуда из мешка; бог его знает, что выскочит. Соблюдая давнюю, суеверно-мистическую традицию он ждал двенадцати ударов, чтобы загадать желание, которое, как показывала практика, всегда исполнялись. Он и в армию то попал потому, что забыл, напрочь забыл произнести его, уже давно сформулированное. На этот раз просьба была к обстоятельствам, не вытеснять его из настоящих условий, с места строевика.

     Ели, пили, смеялись, рассказывали анекдоты и случаи из жизни, смотрели в телевизор. Писаря, за исключением Димы ели молча, занятием с пищей, ее распределением на тарелке рассеивая скуку. Ближе к двенадцати разлили секретное шампанское и позвали дежурного по части, командира первого батальона. Одновременно отрядили одного человека на "комод"-коммутатор, подстраховаться от идиота из дивизии, имевшего обыкновение звонить ровно в двенадцать новогодней ночи с целью проверки дежурного связиста.

     Итоги года не такие уж плохие, удалось преодолеть кризис в отношениях. Женя стал снова брать Олега в санчасть. В тот вечер второго пришествия, шла премьера телевизионного фильма "Собачье сердце".  На свой страх и риск, ни с кем не посоветовавшись, Женя просто привел Олега; фельдшера приняли их радушно, старое забыли. К санчасти присоединилась кочегарка, открылся доступ к горячей воде. Олег снова был среди четверки, его признали. Он встал на ноги, ассимилировался. И хотя в чертежное бюро его по прежнему не приглашали, тем ни менее отношения установились уважительные, равноправные. Он не ходил в чертежку еще и по тому, что сам не хотел. В тренажерном корпусе умельцы устроили душ; с началом отопительного сезона к гармонике парового отопления прикручивался шланг. Тесные связи проложили рельсы и туда, дорога открылась к новой, невообразимо прекрасной жизни. От Олега перестало дурно пахнуть, повысилась опрятность, аккуратность. Появилась "подмена", - запасная форма. Она очень удобна при стирке и сушке. В одной из рот имелась стиральная машинка, длинные руки добрались и до нее. Черных выправил у коменданта ПГТ тугамент для посещения штаба дивизии, и теперь, Олег может ходить по поселку в любое время суток. Досягаемыми стали магазины, и главное - хлеб. Возвращаешься в часть ты, Олег, теперь с полными сумками.

     Праздник маршировал своим чередом. Первый комбат, образец, подающий пример отличия в боевой и политической подготовке, безукоризненный в служебных делах, выпил с нами шампанского и предался воспоминаниям. Начинал он службу в Чехословакии. Однажды, в святом неведении оказался в туалете одного бара. То, что он там увидел, открыло назначение учреждения; для советского офицера геи - диковинка. Гулял, в другой раз, по Питеру, встретил однокашника, вышибленного с последнего курса. Не состоявшийся кадет процветал: машина, деньги. Балерин хлебет. Бедному лейтенанту до всей этой роскоши десятилетия карабкаться. Спрашивается, на кой нужна такая служба?

     Часы пробили полночь. Взревел телевизионный гимн. Чудо пронеслось. Пошел следующий виток.